Неточные совпадения
Но вот послышался свист, от которого захолонуло у Петра внутри, и почудилось ему, будто трава
зашумела, цветы начали между собою разговаривать голоском тоненьким, будто серебряные колокольчики;
деревья загремели сыпучею бранью…
Но вот порыв ветра, дождь застучал сильнее, где-то
зашумели деревья — и опять глубокий, отчаянный вздох: «Ах, боже мой, боже мой!»
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного
дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний:
дерево осядет, надломится, затрещит,
зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
В это время неподвижный доселе воздух всколыхнулся. Внезапно налетел ветер, испуганно
зашумели деревья. Стало еще темнее. Несколько крупных капель тяжело упало на землю. Я понял, что мне не удастся уйти от дождя и остановился на минуту, чтобы осмотреться. Вдруг весь лес вспыхнул голубоватым пламенем. Сильный удар грома потряс воздух и землю, и вслед за тем хлынул ливень.
Лес
зашумел, и с
деревьев посыпался снег на землю.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а
деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче
зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
— Эге, это я знаю! Хорошо знаю, как
дерево говорит…
Дерево, хлопче, тоже боится… Вот осина, проклятое
дерево, все что-то лопочет, — и ветру нет, а она трясется. Сосна на бору в ясный день играет-звенит, а чуть подымется ветер, она загудит и застонет. Это еще ничего… А ты вот слушай теперь. Я хоть глазами плохо вижу, а ухом слышу: дуб
зашумел, дуба уже трогает на поляне… Это к буре.
Крупные дождевые капли
зашумели меж листьев; заколебались вершины
деревьев; ветер завыл, и вдруг все небо осветилось.
Эффект состоит в том, что вся дворовая и около дворов живущая птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры поднимут кудахтанье, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни попало — и я часто видел, как
дерево, задрожав и
зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев; с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону — одним словом, поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью, в овине, или сел в чащу зеленых ветвей ближайшего
дерева.
Уже с полудня парило и в отдалении всё погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин
деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, всё сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять
зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
Уже шестой час утра. Я взялся за дневник, чтобы описать свое полное, разнообразное счастье, и думал, что напишу листов шесть и завтра прочту Мане, но, странное дело, у меня в голове все перепуталось, стало неясно, как сон, и мне припоминается резко только этот эпизод с Варей и хочется написать: бедная Варя! Вот так бы все сидел и писал: бедная Варя! Кстати же
зашумели деревья: будет дождь; каркают вороны, и у моей Мани, которая только что уснула, почему-то грустное лицо».
— Стой! — сказал Тихон Павлович, вышел из телеги и посмотрел кругом. Шагах в сорока от него тёмной, угловатой кучей рисовался во мраке ночи хутор; справа, рядом с ним — запруда. Тёмная вода в ней была неподвижна и страшила этой неподвижностью. Всё кругом было так тихо и жутко. Густо одетые тенью ивы на плотине стояли прямо, строго и сурово. Где-то падали капли… Вдруг на запруду налетел ветер из рощи; вода испуганно всколыхнулась, и раздался тихий, жалобный плеск… И
деревья, стряхивая сон, тоже
зашумели.
Зашумело в вершинах елей и лиственниц: то стада белок, спасаясь от огня, перелетали с
дерева на
дерево.
В ночь иней выпал: и на сучьях иней, и на шубе моей иней, и Демьян весь под инеем, и сыплется сверху иней. Разбудил я Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое-где треснет
дерево от мороза, и по всему лесу голк раздается. Один раз только живое что-то
зашумело близехонько от нас и прочь побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли к тому месту, откуда
зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.
Вдруг
зашумело и загудело по лесу — и этот мерный и ровный гул, начавшись где-то издалеча, побежал по лесным пространствам, пригнетая
деревья на вершинах и сердито воя по ущельям.
— Она! Как есть она! — вихрем проносилось в голове девочки. И радостная слезинка повисла на ее реснице. За ней другая, третья… Выступили и покатились крупные градины их по заалевшемуся от волнения личику. Слезы мешали смотреть… Застилали туманом от Дуни милое зрелище родной сердцу картины… Вот она подняла руку, чтобы смахнуть досадливые слезинки… и вдруг что-то задела локтем неловкая ручонка… Это «что-то» зашаталось,
зашумело и с сухим треском поваленного
дерева тяжело грохнулось на пол.
Незадолго до сумерек тяжелая пелена туч, покрывавшая небо, разорвалась. Сквозь них пробился луч заходяшего солнца. Воздух, находившийся до сих пор в состоянии покоя, вдруг пришел в движение. Лес
зашумел,
деревья ожили и закачались, стряхивая на землю дождевые капли.
Лес вдали глухо
зашумел. По вершинам
деревьев бурным порывом пронесся ветер. Токарев шел вперед и старался не сбиться с направления. Сначала он усердно глядел по сторонам, потом перестал и шел лениво, постукивая тросточкою по стволам. Крики и ауканья становились все отдаленнее.
Черно-синие, тяжелые, они медленно нарастали, поблескивая молниями. Гром доносился уже совсем явственно; за полверсты, на склоне горы, вдруг бешено забилась и
зашумела роща, и этот шум было странно слышать рядом с неподвижным, молчащим садом. Вскоре заревел и он;
деревья заметались, сверкая изнанкою листьев.
Но вот
зашумели верхушки
деревьев, задул ветерок, затрещал громче сверчок и под аккомпанемент этого оркестра бенефициант исполнил свою первую трель.
Но глаза, которые не боятся смотреть на солнце, предупредили стрелу: орел взлетел,
зашумел и скрылся под защитою дальних
дерев.
Он ушел с фельдшером. Полил дождь, капли
зашумели по листьям
деревьев. Ветер рванул в окно и обдал брызгами лежавшую на столике книжку журнала. Марья Сергеевна заперла окна и дверь на террасу. Шум дождя по листьям стал глуше, и теперь было слышно, как дождь барабанил по крыше. Вода струилась по стеклам, зелень
деревьев сквозь них мутилась и теряла очертания.